Архитектор Рубен Аракелян — о доброй агрессии, деньгах и будущем МДМ
Архитектурное бюро WALL, основанное в 2014 году Рубеном Аракеляном и Айком Навасардяном, — один из главных ньюсмейкеров «новой волны» в современной московской архитектуре. Менее чем за пять лет мастерская разработала около ста проектов, включая концепцию реконструкции площади Павелецкого вокзала, жилые комплексы «Зиларт» на территории бывшего завода ЗИЛ и «Символ» на месте бывшего завода «Серп и молот», а также павильон департамента информационных технологий на ВДНХ.
Сейчас архитекторы работают над проектом реконструкции Московского дворца молодежи (МДМ) на Комсомольском проспекте. В интервью «РБК-Недвижимости» Рубен Аракелян рассказал о будущем знаменитого памятника модернизма, отношениях с заказчиками, профессиональных жертвах и о главной мечте всех архитекторов.
— Со стороны ваша история напоминает фильм то ли про американскую мечту, то ли про кризис среднего возраста: аккурат накануне обвала рубля 2014 года вы уволились из самого успешного российского бюро «Меганом», где у вас все было прекрасно. Ушли буквально в никуда и, когда экономика окончательно стала трещать по швам, решили основать свое дело, которое за пять лет выросло в успешный бизнес. Что это было?
— Да просто ресурсы накопились. С одной стороны — ресурсы, с другой — амбиции. Захотелось чего-то своего — все-таки мне уже было 27 лет, я чувствовал, что готов делать больше. А поскольку все великое случается во время потрясений и кризисов, возникла идея открыть свое бюро. На мой взгляд, человек рождается, чтобы что-то менять, а не просто проживать жизнь. У нас с моим другом и партнером Айком Навасардяном появилась, как мы это определяем, добрая агрессия — желание доказать себе и всем остальным, что молодой человек из креативной индустрии может что-то сделать в нашей стране. Что можно не бояться, предлагать смелые идеи и быть услышанным.
— И вы решили, что единственный способ быть услышанным — бесконечно участвовать в конкурсах.
— Да, нам показалось, что это самый простой и действенный способ заявить о себе. Началось все в 2014 году с участия в открытом конкурсе на проект станции метро «Солнцево» — мы вошли в десятку финалистов. Для бюро, которое существует полгода, это невероятный успех, потому что там было 12 тыс. участников, все профессиональные бюро с опытом.
— Просто повезло или статус хоть и бывшего, но главного архитектора «Меганома» помог?
— Думаю, и то и другое. К тому же это совпало с моментом, когда пришла новая команда Москомархитектуры под руководством Сергея Кузнецова и город повернулся лицом к молодым архитекторам. До этого, вы же помните, все решал междусобойчик старой плеяды архитекторов, в который было не попасть новым игрокам. Как раз в 2014 году появилось довольно много площадок, где можно было себя презентовать, и мы этим воспользовались: участвовали во всех конкурсах, выставках, презентациях, ничего не пропускали и ни от чего не отказывались.
В 2016 году стали кураторами Московской международной архитектурной биеннале, потом эту биеннале выиграли. Так про нас услышали первые заказчики, а потом включилось сарафанное радио, и к нам стали обращаться разные девелоперские компании. Сейчас у нас по десять коммерческих предложений в неделю, включая такие компании, как ГК «ПИК», Vesper, PSN Group, «Донстрой», Stonehedge, НМ-10 и многие другие. Спрос на новые имена объясним: архитектурный рынок в России долгое время был довольно узким, рутинным, однообразным, везде фигурировали одни и те же бюро.
— Так все как было, так и есть. Взгляните на пятерку крупнейших бюро, там из года в год одни и те же названия.
— В целом да, но можно же в этот рейтинг входить, что-то менять в расстановке сил. Просто не сразу, а постепенно.
— Я неслучайно спросила про «Меганом»: невозможно поверить, что этот ваш опыт и связи, полученные там, никак не помогли наладить бизнес, найти заказчиков, просто удержаться на плаву.
— Все это было, конечно. Но мы с Айком монетизировали только интеллектуальный опыт, навыки, умение общаться с клиентами, которым блестяще владеет Юрий Григорян. Кроме того, мы переняли макетную культуру, но это практика не только «Меганома», а любого хорошего бюро в мире. Ни заказчиков, ни сотрудников из «Меганома» не уводили. Мы скинулись каждый по миллиону рублей, которые были нужны на аренду помещения и бытовые расходы, и стали делать конкурсные проекты. Выглядит безумно, наверное, но Заха Хадид десять лет ничего не строила, а только бесконечно участвовала в конкурсах. Мы, конечно, не могли себе позволить заниматься этим десять лет, потому что нужно было зарабатывать на жизнь.
— В профессиональном смысле получилось освободиться от влияния «Меганома»?
— Я взял у Юрия системные вещи и переосмыслил их. Никакого прямого цитирования метода, эстетики, формы управления заказчиком в WALL нет. Я абсолютно все переизобрел заново. Например, мы избрали принципиально иную структуру компании. У нас есть два партнера, и мы только сейчас ввели небольшую иерархию, а до этого WALL было просто открытой площадкой, куда приходили какие-то люди со своими идеями. У каждого был равноправный коэффициент авторства, все получали бонус с договора. В итоге мы сделали за пять лет около 100 проектов.
Если говорить про некое внутреннее освобождение, то оно произошло, в том числе благодаря тому, что я узнал много нового для себя. Развивая свой бизнес, ты бесконечно развиваешь кругозор. Например, я сам веду все финансовые дела и даже дважды сам себя защищал в арбитражном суде, когда подавал иски против недобросовестных заказчиков.
— И удалось выиграть?
— Да. В одном случае девелоперская компания подписала акт приема работ, но вскоре там поменялось руководство, которому не передали акт приема. Новые топ-менеджеры решили, что мы просто не выполнили работы, и забрали наши деньги через суд. Мы подали апелляцию и выиграли.
— Теперь осторожнее выбираете заказчиков?
— Во многом да. При этом у нас все равно 90% — частный заказ и только 10% — государственный.
— Последний помог вам заметно преуспеть на фоне других коллег.
— Государственные проекты делаются для статуса, как, например, в случае с парком «Зарядье», для которого мы разработали дизайн торговых павильонов. Наше бюро выиграло в закрытом конкурсе, и мы получили этот заказ. Десять павильонов уже произведены на фабрике компании «Крост» и скоро будут установлены в парке. Мы предложили сделать их в форме бетонных камней, которые будут мимикрировать под валуны и станут элементом естественного ландшафта. Тема среды сейчас везде выходит на первый план, именно поэтому мы приняли участие в конкурсе на благоустройство Боровицкой площади, хотя и не выиграли его. Для нас это жест доброй воли, мы просто помогали городу.
— А зачем? Вам правда понравился памятник или просто нашли повод лишний раз заявить о себе?
— Памятник нас вообще никак не касался — он есть и есть. Мы его даже на картинках не ставили нигде, нас интересовала только земля вокруг него. Нас попросили поработать с территорией, где он установлен. На тот момент было несколько предложений по благоустройству территорий, прилегающих к Кремлю, но это было просто непристойно. Город обратился к молодым архитекторам, чтобы те разработали предложения по благоустройству этих участков.
— Вы говорите, что поначалу брались за все проекты без исключения. Но сейчас-то, наверное, стали избирательнее?
— Для нас любой проект — это прежде всего заказчик. Соглашаясь на ту или иную работу, мы выбираем человека, который нам ее предлагает. И заказчик, в свою очередь, приходит к архитектору, которого он знает, чьи взгляды разделяет.
— Я имею в виду, есть ли какие-то истории, в которые вы точно никогда не войдете?
— Да, конечно. Если нам предложат спроектировать что-либо на месте детского сада или усадьбы — откажемся, потому что этически для нас это неприемлемо. Я два года преподавал в Школе МАРШ, где все обучение построено как раз на гуманитарной составляющей профессии. И этим принципам не изменяю. Если заказчик их не разделяет, мы расстаемся.
— Часто приходится расставаться?
— Бывает. Например, в Черноголовке, где мы проектировали школу, нам с инвестором пришлось расстаться. Мы сделали очень интересную планировочную структуру дома в форме звезды, и заказчику она понравилась. Потом он захотел, чтобы там были классические фасады с арочным ордером, балконами, лепниной, пилястрами. Мы, конечно, отказались. Потому что люди проводят в этом здании 11 лет. Если в 2030 году человек выходит из школы, которую украшает балкон с балясинами, он не понимает, в каком мире живет. Никто же не ездит на каретах, правда? Так почему архитектура должна быть архаичной? Мы пытались найти взаимопонимание с заказчиком, сделали около 30 вариантов фасадов, но в итоге расстались. Для нас контракт и деньги не первичны. Я не заложник того, что мне нужно зарплату и арендные платежи.
— А что, не нужно?
— Нужно, но я готов к жертвам. Лучше сокращу часть офиса или отрежу часть арендуемого помещения, чтобы сдавать в субаренду. Но никогда не буду заниматься тем, чем не хочу.
— Получается?
— Всегда. Каждый проект — это отстаивание наших принципов, и почти всегда мы по колено в крови. К примеру, когда мы проектировали павильон департамента информационных технологий города Москвы «Умный город» на ВДНХ, чиновники из департамента называли наше здание «мавзолеем» и уверяли, что мэру оно не понравится. Когда Сергей Собянин приехал на открытие, он в целом одобрил внешний облик. Фасады павильона облицованы бетонными плитами, на них нанесен рисунок, повторяющий материнскую плату. Ручная работа, там 26 уникальных плит, которые в этом проекте главное. Ради их установки мы отказались от гонорара, потому что заказчик хотел вместо них сделать металлические панели с рисунком и даже разукрасить их серебряной краской, чтобы получилось «красивее».
Мы предложили не брать гонорар за работу при условии, что будут использованы наши плиты. К счастью, заказчик согласился. Я нисколько не жалею — лучше отказаться от денег, чем потом ходить десять лет краснеть. При этом деньги на городские проекты в Москве выделяются огромные, даже у самых богатых девелоперов нет такой стоимости квадратного метра фасадов. Москва может себе позволить потратить на фасады 15–20 тыс. руб. за 1 кв. м, а девелоперы — максимум 9–10 тыс. руб.
— Вы сейчас занимаетесь реконструкцией МДМ. Что там будет?
— Да, нас пригласили собственники МДМ — наша концепция победила в закрытом конкурсе, который они провели в этом году. В 2018 году зданию исполняется 30 лет, и сейчас оно развивается довольно хаотично и бессмысленно. МДМ живет за счет случайной сдачи площадей, и при таком сценарии никакого будущего у него нет. При этом здание обладает огромным потенциалом. И мы видим примеры того, как можно потенциал раскрыть: Третьяковская галерея привлекла для реконструкции своего здания на Крымском Валу Рема Колхаса, реконструкцией бывшей ГЭС-2 под музей современного искусства занимается Ренцо Пьяно.
Сейчас мы делаем трехэтапный анализ объекта: изучаем историю места, ресурсы здания, а также ищем способы оптимизации существующих площадей. Чуть позже приступим к созданию концепции развития, после чего появится финальный проект, который мы планируем представить городу и лично Сергею Собянину в конце ноября.
— Речь идет о масштабной реконструкции здания?
— Нет, мы используем точечный метод — в основном работа будет идти с городским пространством. В частности, занимаемся реорганизацией площади перед МДМ, кроме того, хотим задействовать крышу и построить на свободном участке с задней стороны здания вертикальный культурный центр.
— Есть ли гарантии, что здание сохранится в первозданном виде?
— Мы не хотим вторгаться в ткань здания, потому что для меня всегда важнее сохранить, чем создать что-то новое. И потом, местные жители нам бы не позволили ничего радикально изменить — они жестко стоят на охране своего района, для которого МДМ, безусловно, смыслообразующий объект.
— Когда и кому у нас мешали протесты жителей?
— Не знаю, как для инвесторов, но лично для меня это важный аргумент, и я стараюсь донести эту мысль до заказчика. Например, у собственников здания было желание установить медиафасады и застеклить заднюю колоннаду. Мы объясняем, что жители и город никогда не поддержат эти решения и отношение к проекту будет резко негативным. Зачем это нужно?
— И как, срабатывает?
— Пока да. И потом, есть официальное пожелание города не менять облик здания со стороны Комсомольского проспекта. Так что, думаю, тут не будет никаких неприятных сюрпризов.
— С другой стороны, есть экономика здания, которую, как я понимаю, нужно полностью перезапустить, а сделать это, не меняя структуры МДМ, невозможно.
— Да, мы планируем это делать за счет оптимизации внутренних площадей. В процессе эксплуатации здание обросло пристройками и какими-то лишними элементами — мы хотим демонтировать весь этот мусор и таким образом увеличить функциональную площадь МДМ.
— На сколько лет рассчитана реконструкция здания?
— Концепция завершится в этом году, стадия проектирования начнется зимой и закончится к маю следующего года, а затем начнется подготовка к строительным работам. Первый этап реконструкции будет включать строительство вертикального музея и благоустройство площади, второй этап — реконструкцию внутренних помещений, третий этап — работу с кровлей. В общей сложности весь процесс перезапуска здания займет около десяти лет.
— Что с проектом реконструкции площади Павелецкого вокзала — вы из него вышли?
— Он все в том же подвешенном состоянии. Четыре года назад к нам обратился город через Ассоциацию инвесторов Москвы с просьбой разработать цельную концепцию развития этого места. Еще в середине 2000-х ВТБ планировал построить там торговый центр наподобие «Атриума» и «Европейского» — с подземной парковкой и надземной площадью. В результате кризиса 2008 года проект заморозили, остался только котлован и фундамент.
В какой-то момент город решил изъять эту территорию, и она попала в программу строительства ТПУ Москвы. Мы предложили проект развития этой территории, и его стилистику одобрил главный архитектор Москвы, о нем много писали СМИ. Этот проект нас вытянул наверх, притом что мы ни копейки не потратили на пиар. Строительство инфраструктуры ТПУ взял на себя инвестор, но в какой-то момент деньги закончились, и проект опять встал на паузу. Затем участок обратно выкупил банк ВТБ, а теперь его приобрел Сергей Гордеев. На последнем Архсовете одобрили концепцию развития, которую мы закладывали, то есть создание парка над подземным пространством. Город держит в уме наш проект, но реализовывать его будет ГК «ПИК» и про их планы нам ничего не известно. В общем, это удивительная и поучительная для нас история.
— Поучительная в каком смысле?
— В том, что не бывает никаких гарантий, когда берешься за такие крупные городские проекты.
— Мы все это время говорим про Москву, но есть регионы, в том числе богатые, где пространства для работы больше. Вы в ту сторону не смотрите?
— Поглядываем, но сейчас работы там значительно меньше, чем в Москве. Мы сделали три-четыре технопарка в Подмосковье по заказу дочерней структуры «Ростеха». Было два проекта в Черноголовке. Есть интерес к нашей работе в Казани — в этом году мы получили там специальный приз на Молодежной биеннале архитектуры. Сейчас общаемся с помощником президента Республики Татарстан Наталией Фишман, пытаемся придумать, что можно сделать в рамках нашей архитектурной практики. Кроме того, я заседаю в Архсовете Белгорода, но моя работа там ограничивается консультированием, реальных проектов пока нет.
— А что с проектом развития Рублево-Архангельского, который вы разработали в 2015 году?
— Мы из этой истории не вышли, но сам проект пока подвис. Несколько лет назад нас туда позвала компания «Ренова» Виктора Вексельберга, чтобы мы разработали мастер-план территории свыше тысячи га — туда входит и само Архангельское, и острова с озером, которому пять тысяч лет, и еще один полуостров. Инвестор разбил проект на пять частей: зону реставрации отдали бюро Wowhaus, и работа там идет, а остальные участки пока подвешены. Так что мы ждем решения заказчика.
— А бывает, когда наоборот — заказчик ждет вас?
— Почти никогда. Нам выпал только один счастливый случай. Мы три года занимаемся проектированием винодельни в Карабахе. Заказчик — безумно эрудированный, образованный человек, десять лет назад увлекся виноделием, поехал во Францию, общался там с энологами, купил и привез в Армению корни разных сортов винограда — мерло, шираз, совиньон, шардоне. Местные энологи просканировали землю, нашли плодородную почву — здесь и будет винодельня. Заказчик хочет сделать уникальную вещь, которую покажут на Венецианской биеннале. Он узнал про нас, ему понравилось, как мы работаем с формами, фактурой, макетами.
При этом он не хотел прямого армянского стиля, единственное его пожелание — сохранить память места. Мы должны были сделать за год не менее десяти вариантов. Из них он выбрал три, сейчас — из трех два, затем определится окончательный вариант. Этот проект станет инструментом социальной реабилитации деревни, который даст новый импульс развитию территории. Именно поэтому все будет сделано из местных материалов и местными мастерами — посуда, мебель, стекла, фрамуги для окон. Участок сложный, там перепад рельефа около 50 м. Чтобы выделить эту территорию, мы сделали руинированную границу, где есть элементы старой стены, амфитеатра, пирса — как будто бы это все здесь было тысячи лет назад. Работать над таким проектом, никуда не спеша и не думая о дедлайнах, — мечта каждого архитектора.
— К слову о Венецианской биеннале. Последний проект Российского павильона получился не самым удачным по сравнению с тем, что мы показывали в прошлые годы. С другой стороны, кого ни спроси, как надо, все пожимают плечами. Вы понимаете, что нужно показать западному зрителю, чтобы на российскую архитектуру посмотрели более заинтересованно?
— Я думаю, показывать более глобальные и системные стратегии, затрагивающие общемировые ценности и проблематики. Сейчас нужна более экстравертная риторика профессионального сообщества.
Архитектурное бюро WALL основано в 2014 году Рубеном Аракеляном и Айком Навасардяном. Компания специализируется на проектировании жилых и общественных зданий, реновации объектов, а также комплексной разработке территорий. Среди крупнейших проектов — третья очередь ЖК «Зиларт» на территории бывшего завода ЗИЛ, ЖК «Символ» на месте бывшего завода «Серп и молот», павильон департамента информационных технологий на ВДНХ.