Юлий Борисов: «Архитектура современных домов стала скучнее»
— У московских архитекторов сегодня не лучшие времена: за кризисные годы заказчиков поубавилось, и они стали скупее; расценки на проектирование снизились, а на крупные государственные стройки по-прежнему предпочитают приглашать западных проектировщиков. Вы на себе это ощущаете?
— Для архитекторов главный результат последних кризисных лет — увеличение доли государственных или окологосударственных заказчиков. У нас их доля составляет 20%. Не секрет, что многие крупные девелоперы Москвы принадлежат банкам с госучастием, именно они формируют основной спрос на нашу работу.
Кроме того, кризис привел к смене приоритетов: мы сейчас занимаемся в основном проектированием жилья эконом- и бизнес-класса и благоустройством общественных пространств. Люксовое жилье, на которое еще несколько лет назад был бешеный спрос, уже никого не интересует. Это же касается торговых и бизнес-центров. Несмотря на то что у нас не изменились расценки, серьезно выросла себестоимость проектирования. Это связано главным образом с тем, что мы работаем на импортном софте, а он дорогой. Кроме того, растет зарплатный фонд.
— Как выходите из этой ситуации?
— Стараемся работать не с маржинальностью, а с объемами. Между девелоперами и архитекторами сейчас жесткая конкуренция, которая уже привела индустрию к качественному скачку вперед. Единственное, что пока хромает, — качество.
— Качество строительства?
— Всего. Строительство — это лишь верхушка айсберга. В России чрезвычайно низкое качество постановки задач и целей. Заказчик, как правило, знает, сколько квадратных метров должно быть построено и какая должна получиться маржинальность. Больше он не знает ничего. Неудивительно, что планировочные, функциональные решения у нас находятся на уровне 50-летней давности.
— Почему так происходит, если, как утверждают девелоперы, спрос на качественное жилье растет с каждым годом?
— Не соглашусь. Один знакомый девелопер мне недавно сказал, что закон рынка сейчас один — если квартира в самом ужасном жилом комплексе хотя бы на 5% дешевле, чем в относительно хорошем, ее купят несмотря ни на что. Мне трудно это понять, но факт есть факт. У нас все еще не очень цивилизованный потребитель, который плохо представляет себе, что такое качественное жилье.
— А корпоративные заказчики, с которыми вы много работаете, — что можно сказать про их вкус? Он более продвинутый, чем у тех, кто хочет сэкономить 5%?
— За последние несколько лет сменилось поколение топ-менеджмента крупных корпораций. Они занимаются реализацией тех или иных проектов, не вникая в детали. Это раньше известные девелоперы воплощали в стройке собственные амбиции, фантазии, эстетические представления. Но их время прошло.
Наши заказчики говорят: мы не девелоперы, мы банкиры, и нас интересует, сколько денег мы вложим в проект и сколько получим. Сейчас вкусы определяет не девелопер, а представитель отдела маркетинга, который на основании каких-то своих исследований высчитывает, что будет хорошо продаваться, а что — плохо.
Например, на одном из участков бывшей промзоны в Москве мы предложили достаточно инновационную и необычную архитектуру. Чтобы дать позитивное развитие этой «серенькой» застройке и как-то привлечь покупателей, решили принять шоковые мероприятия. Для самого инвестора это было малоприемлемым предложением с точки зрения его понимания эстетики продукта, тем не менее он привлек ведущих консультантов из области девелопмента. Они дали положительные отзывы на наше решение, и инвестор принял предложение.
— То есть архитектура перестала интересовать кого бы то ни было, кроме самих архитекторов?
— Нет, просто изменились приоритеты. Если Юрия Лужкова интересовали фасады и башенки, то сегодняшнюю администрацию больше волнуют общественные пространства, то, что между домами. Приоритет общего над частным — это глубинное следствие тех процессов, которые сегодня происходят в обществе: архитектура современных домов стала скучнее, зато дворовые пространства занимают центральное место. Причем это взаимосвязанные вещи: планировочные решения стали проще и беднее из-за оптимизации затрат. Высвободившиеся деньги пошли на дворы, парковки и прочее благоустройство. Это сейчас основной способ создания качественного продукта.
— Все последние годы вы участвуете в крупных городских конкурсах. Для вас это вопрос имиджа или денег?
— Для нас конкурсы не способ получения заказа, а тренировка мышц и поддержание тонуса. Конкурсы имеют смысл, когда идет речь о сложных или маловыполнимых задачах. Когда задача простая, достаточно тендера. Мы до сих пор много участвуем в конкурсах, правда, в основном в закрытых. Нас туда приглашают те девелоперы, которые хорошо знают, что мы из себя представляем.
Главная проблема открытых конкурсов заключается в том, что выигравшая команда часто не может реализовать предложенный проект. Кроме того, у устроителей конкурсов очень мало обязательств по его реализации, и это проблема не заказчиков или участников, а профессионального сообщества. Никто никого не заставляет в них участвовать под дулом пистолета, это дело добровольное.
Но архитекторы, которые склонны идеализировать ситуацию и не вникать в юридические нюансы, удивляются, что, оказывается, по условиям контракта им никто ничего не должен. Хорошо, если бы профессиональные институции, тот же Союз архитекторов или СРО, отстаивали общекорпоративные интересы архитекторов и боролись за создание четких правил игры.
— К слову о корпоративных интересах. В прошлом году поменялся президент Союза архитекторов России — Владимира Бокова на этом посту сменил Николай Шумаков, заявивший о необходимости реформировать это объединение. Как, по-вашему, это можно было бы сделать, чтобы Союз смог решать реальные проблемы архитекторов?
— Я как-то не поленился и прочел устав Союза архитекторов России. Это прекрасный документ, и я под каждым словом готов подписаться три раза. Там все расписано, ничего не надо придумывать — только исполнять. На мой взгляд, главная проблема Союза архитекторов в том, что во главе его много творческих людей. Это ошибка. Такие институции должен возглавлять не архитектор, а управленец.
Для того чтобы доказать свою независимость и авторитет, Союзу нужно выиграть хотя бы пару судов. Всем известно, что у нас на каждом шагу нарушается авторское право архитекторов, условия по оплате, те же конкурсы проводятся далеко не всегда корректно. Архитекторы в этой ситуации не могут подать в суд, потому что это конец карьеры — кто будет работать с сутяжником? Удобнее было бы передать эти полномочия Союзу архитекторов. Пока Союз существует как объединение экспертов, ничего реально не решающих. В России, как известно, экспертное мнение нужно только для легитимизации управленческих решений.
— В случае с программой реновации жилого фонда Москвы мнение экспертов разошлось с мнением власти.
— Скажу честно — мне странна реакция большинства коллег, высказавшихся по этому вопросу. В том числе Союза архитекторов. Я убежден, что хрущевки нужно сносить, поскольку срок их эксплуатации давно истек. Другой вопрос — как это делать, в какие сроки, по какой программе. Но согласитесь, странно видеть рядом с «Москва-Сити» обшарпанные пятиэтажки. Я бы на месте управленца оценил квартиры в таких домах по коммерческой стоимости и выкупил у собственников. Это цивилизованный способ решения конфликта. Нам сегодня нужно запустить экономику, и единственная отрасль, которая может это сделать, — строительство. Понятно, что главная стройка всегда будет в Москве, где есть рынок.
— Есть разные способы решения проблем ветшающего жилья. Вы много лет провели в Германии и прекрасно знаете опыт этой страны по части реновации старого жилого фонда. Точно такие же пятиэтажки там не сносят, а реконструируют, сохраняя существующую среду.
— Да, и это связано исключительно с тем, что такие дома там изначально были более высокого качества. Они и строились, и эксплуатировались лучше наших хрущевок, поэтому экономически целесообразно их не сносить, а именно реконструировать. Кроме того, в Германии есть масса инструментов для реализации такой программы. Там, например, можно выселить и вселить людей обратно. У нас это невозможно.
В большинстве серий пятиэтажек, которые сейчас сносятся, панели держатся на сварке, которая стремительно ржавеет, и рано или поздно эти панели начнут слетать. К тому же в ряде серий есть проблемы с экологией. Срок службы кирпичных домов намного больше. Я сам жил в таком доме в районе Красной Пресни, и никакой ностальгии по этому жилью у меня нет.
— Как европейский опыт работы отразился на вашей российской практике?
— Мы и сейчас много проектируем за рубежом, в основном в Испании, Франции, Великобритании, Казахстане. Везде есть свои плюсы и минусы. С точки зрения самого проектирования и согласования работать в Европе сложнее, потому что все процедуры там более затянуты и сильно забюрократизированы. Зато российский опыт помогает находить лазейки, чтобы обойти препятствия.
Например, работая во Франции, я помог французским коллегам быстро согласовать проект. Но там эта работа хорошо оплачивается — в Европе стоимость строительства выше, соответственно, проектирование дороже, порядка 10% бюджета. Там главное — проект, и когда он проработан, строительство идет очень легко. На Западе все проблемы лежат исключительно в области проектирования. У нас проект — это просто некие бумажки, которые нужны, чтобы выйти на стройку.
Часто бывает, что архитекторы быстро сделали проект и даже построили более или менее нормально, а потом заказчики говорят, что надо было все сделать по-другому. Ни в одной другой цивилизованной стране такое невозможно. Зато это научило российских архитекторов работать практически в любых условиях и находить выход из самых тупиковых ситуаций.
Например, у нас был проект реконструкции здания в Монако, однако, согласно техническому заданию, требовалось полностью его демонтировать и построить новое. Для местных коллег эта задача была не совсем понятна: как можно реконструировать то, что надо снести?
В России достаточно много примеров, когда реконструируют не камешки или штукатурку, а сам образ здания (гостиница «Москва», ЦВЗ «Манеж» и др.), что не очень хорошо, но все мы видим такие способы решения задач. Для России это общепринятая практика.
В случае с Францией мы, вместо того чтобы полностью сломать здание и построить новое, начали по метру демонтировать старое и тут же возводить новое. Таким образом, в каждый момент времени здание существовало. Не было проблемы отсутствия строения. В течение восьми месяцев оно у нас регенерировалось как живой организм. Безусловно, это стало необычным решением для французов.
— Такая способность к импровизации — главное отличие наших архитекторов от западных?
— Не только это. В Европе больше думают и меньше рисуют. У нас наоборот. Я не первый год преподаю в МАРХИ и вижу, что у нас делается упор на фасадостроение и красивые линии и почти ничего не говорится о пространственном аспекте архитектуры. Я всегда говорю своим студентам, что они рисуют не фасады, а создают среду, в которой людям предстоит жить. Именно от архитектора зависит, будут они там счастливы или нет.
— Где решение этой проблемы?
— Считаю, наши архитекторы должны больше работать за границей. У нас долгое время все нетиповые сооружения — аэропорты, экспоцентры — строили иностранцы. Потом, когда изменилась экономическая ситуация, появились торговые и бизнес-центры. Нас не учили их строить, а иностранцы, для которых это типовые вещи, стали повсеместно их у нас проектировать. Проблема здесь одна — как быстро мы учимся у зарубежных коллег и куда дальше пойдем с этими знаниями. Если будем работать на локальном рынке, никогда ничего не разовьем. Сегодня мы научились проектировать на том технологическом уровне, который требуется рынку. Но если через пять лет понадобится строить apple-центры или мегахабы, опять будет звать иностранцев.
— Вы входите в градсовет Троицка — крупнейшего города на территории Новой Москвы. Какие выводы сделали за пять лет, прошедшие с момента присоединения к столице новых территорий?
— Я всегда выступал за то, чтобы Москва развивалась не концентрически, а линейно. Проект Новая Москва не мог реализоваться без страшной диктатуры — либо бизнеса, либо административно-политической. Но ни денег, ни политической воли на это не хватило, поэтому мы имеем то, что имеем — плотно застроенную территорию, никак не осмысленную.
— Вы как архитектор что-то можете изменить на своем участке?
— Ситуация с Троицком несколько иная. Здесь главная задача — сохранить существующую застройку. Этот город изначально очень качественно спроектирован. У него было мощное научное ядро, которое оказывало влияние на среду. Я сам там долгое время жил. Сейчас это сателлит Москвы, и его идентичность размывается, идет деградация среды. Благодаря довольно мощному заделу Троицк продержится еще лет тридцать, но если не будет найдена новая точка опоры, город умрет. Пока она не найдена. Сейчас там есть попытки переосмыслить, что может стать новым драйвером роста: идет работа по сохранению инфраструктуры, развитию общественных территорий.
— А что делать со всей Новой Москвой — как ее интегрировать в город? В какой плоскости должно лежать решение?
— Этот вопрос лежит не в области проектирования, а, в первую очередь, политики и социальной инженерии. Необходимо создавать новые очаги приложения труда, делать транспортный каркас. И речь здесь не о расширении шоссе, а создании реально новых путей сообщения. Только после этого можно спуститься на уровень ниже и проектировать жилье для людей. Эксплуатация нынешних ресурсов — дорожных сетей, общественных сооружений и т. д. — ни к чему хорошему не приведет.
— Вы много работаете с бывшими промзонами Москвы, которые сегодня стали главным плацдармом для девелоперов. Как наиболее эффективно использовать эти площадки?
— Действительно, большинство наших текущих проектов реализуются на месте бывших промышленных территорий. Они интересны тем, что это комплексная территория, где есть места приложения труда и отдыха (бизнес-центры, научные парки, жилая инфраструктура, спортивные центры, школы и т. д.).
Один из проектов находится в сегменте эконом, тем не менее нам удалось достичь общепринятых в Москве параметров по безопасной и комфортной среде. Второй проект уровнем чуть выше. В нем мы предложили сделать искусственное озеро над паркингом, дав будущим жильцам уникальную возможность кататься на лодочках прямо у подъезда. Это пока концепция, но право на жизнь имеет.
— Работая на этих и других площадках, где существует историческая застройка, часто приходится идти на компромиссы с профессиональной этикой и совестью? Мы помним, что для реконструкции бассейна «Лужники», которой вы занимаетесь, пришлось снести историческое строение. За это вас критиковали многие коллеги и градозащитники. Я знаю, что вы были против сноса, но моральная ответственность все равно лежит на вас.
— Это всегда сложный моральный выбор: уйти или остаться в сомнительном проекте, понимая, что можешь если не спасти ситуацию, то хотя бы минимизировать риски. С одной стороны, не хочется марать руки, с другой — важно не допустить, чтобы стало еще хуже.
У нас был один московский проект в рамках ТТК, который разработал крупный проектный институт. В результате там оказались запредельные высотные отметки, могла возникнуть еще одна колоссальная высотная доминанта, при этом никак не осмысленная с градостроительной точки зрения. На выделенном участке под застройку было запланировано определенное количество квадратных метров жилья, девелопер имел обязательства по созданию социальной инфраструктуры и так далее.
Мы вошли в проект и снизили его высоту вдвое за счет более точных проектных решений. Смоделировали более 30 различных вариантов размещения объемов с учетом существующих окружающих жилых зданий и лишь на 31-м варианте нашли ответ, который совмещал в себе пониженную высотность, необходимые заказчику технико-экономические показатели и вписывался в архитектуру существующей застройки. Здесь вопрос именно в количестве интеллектуальных усилий и вариаций.
— Как идет строительство новых «Лужников»? Вы довольны реализацией проекта?
— Проект полностью выполнен, закончены монолитные работы. Есть определенные организационные сложности, связанные со сменой подрядчика. Пока мне нравится, как идет реализация проекта. Но, имея опыт работы с объектами, которые приурочены к какой-то дате, у меня есть опасения, что к чемпионату мира по футболу темпы строительства могут резко ускориться, что приведет к потере качества.
Архитектурное бюро UNK project основано в 2000 году Юлием Борисовым, Юлией Тряскиной и Николаем Миловидовым. Компания специализируется на проектировании зданий и комплексов, дизайне корпоративных интерьеров и общественных пространств. Среди крупнейших реализованных проектов — реконструкция плавательного центра «Лужники», вторая очередь многофункционального торгового центра «Метрополис-2», офисы компаний Mail.ru Group, WALT Google, Microsoft в Москве, ЖК «Голландский квартал» в Ивантеевке, бизнес-центр «Жайкмунай» в Уральске и другие. Финансовые показатели не раскрываются.