Почему лужковская эпоха ушла, но не закончилась

В Москве простились с Юрием Лужковым — человеком, имя которого в прямом, буквальном смысле стало частью современной Москвы. После Хрущева, давшего название целой эпохе в градостроительной истории страны, ни один из российских политических лидеров больше не ассоциировался с архитектурой напрямую. Более того — сама архитектура перестала быть предметом интереса для власти, частью ее политического инструментария. Лужков это вернул. Москва 1990-х и всех нулевых — это, конечно, его Москва, город, который он придумал и сам же построил. И да, конечно, очень его любил.

Всерьез говорить о Лужкове как о человеке, создавшем новый «большой стиль», невозможно. Его представления о городе, об архитектуре, вообще о современности были чудовищными, но дело не в этом. Лужковская архитектура, как вообще любая архитектура, — лучший памятник своему времени. Все, что оставил нам Юрий Михайлович, — это отлитая в бетоне (чаще, конечно, в граните) тоска. Тоска уставшего, но не разучившегося мечтать постсоветского человека об утраченном величии и отчаянная попытка его повторить — не возродить, а именно повторить, нарисовать пальцем на стекле и поверить, что это настоящее, что это и есть жизнь.

Он говорил: «Я хорошо помню войну, темную и страшную Москву, нашу жизнь в бараке. Так вот, главное ощущение того времени — постоянное чувство голода. Нам всем тогда жрать было нечего. И еще холод». Все, что делал Лужков-градостроитель, было привычным, почти рефлекторным бегством из барака, границы которого в его сознании расползлись на всю послевоенную историю страны.

Именно поэтому хрущевки нужно снести, а «Военторг» и гостиницу «Москва» — отстроить заново (новое ведь лучше старого). Идея отменить хрущевское, потом брежневское и наконец горбачевское «безвременье», шагнув из сталинского ампира в новый «большой стиль» — ничего, что непохоже, красиво же, — и сегодня нашла бы отклик. Может, даже больший, чем тогда.

Не ругать Лужкова и не любить его — одинаково сложные задачи. Он принадлежал к тому типу политиков, которых сегодня нет не только в России, но вообще нигде. Сейчас, в дни прощания с бывшим мэром, его чаще всего вспоминают одним словом — «живой». Пел, танцевал, рассказывал анекдоты, помогал людям, любил детей. И в этом главное — Лужков понимал город через людей, которых хотел и даже, кажется, сумел на время поместить в декорации образцово-показательного колхоза, где всем тепло и никто не голодает.

Со смертью Лужкова принято говорить о конце одноименной эпохи, но она, по сути, никуда не делась. Все, что было начато в середине 1990-х, в том или ином виде продолжается и сегодня — коммерческое освоение города, наступление на историческое наследие, мегапроекты и эффективное хозяйствование. Изменились декорации, общая интонация, фон, но не властные механизмы. И в этом смысле Юрий Лужков, конечно, никуда не ушел — он еще долго будет с нами.